(в "Welcome to the Citadel")

На самом деле ее заметили, стоило ей переступить порог клуба "Нова". Некто точно знал, что она придет точно в срок, и поэтому мог позволить себе расслабиться, наблюдая за кварианкой. Кого она запишет в предполагаемого адресата приглашения? Одного из двух беседующих турианцев? Скучающую над коктейлем азари? Набирающего что-то на ноутбуке саларианцу, болтающего по экстранету с кем-то на другом конце галактики? Турианца у барной стойки? Или человека на диване, с любопытством рассматривающего всех проходящих?
Хотя одного из них, наверное, можно вычеркнуть: турианец отделился от барной стойки и шагнул к танцполу. Как раз музыка сменилась, на смену бухающим клубным ритмам пришла задорная и самую малость лирическая композиция. На площадке стало больше народу. Подняв руки над головой, танцор вошел в ритм и начал от души отрываться.

>>читать дальше<<

(в "You're indoctrinated!")

Дана Морн:

Внутри началась ожесточенная борьба. Та часть Морн, что именует себя Даной, предпочла не влезать в дела Спектра, но чужой голос разжигал огонь внутри, призывая немедленно помешать Серасу. Внешне Морн старалась ничем себя не выдать. Она скрестила руки на груди и со скучающе наблюдала за действиями Спектра, делая вид, что ей абсолютно всё равно. Но ведь всё было не так. И Дана прекрасно понимала. Шепот внутри разгорался всё сильнее, а девушка с трудом могла противостоять.
Движение уни-клинка превратилось в сплошное замедленное слайд-шоу. Каждый сантиметр вниз сопровождался сильным ударом её сердца и ещё больше тающей волей.
- Нет! - в самый последний момент крикнула Дана, выбрасывая руки вперёд.

>>читать дальше<<

(в "Ловушка для котов")

Тишина.
- Кирос!
В ответ - невнятный шелест в наушнике. Широко шагая, Сарен направляется к застреленному в спину адъютанту, уже зная, что увидит под ним. Переворачивает тело на спину, толкая под ребра, наклоняется.
- Дрянь.
Турианец, живой и не раненый, лежит на полу; конечности его мелко трясутся. Желтые прежде глаза заволакивает черной дымкой. Превращение происходит, как всегда, очень быстро. Сарен направляет длинное дуло "Защитника" в лоб солдату, жмет спусковой крючок. С такого близкого расстояния кинетические щиты не срабатывают; солдат умирает мгновенно. Перестающий функционировать мозг больше не поражается вирусом, трансформация прекращается тотчас. Благодаря быстрой смерти солдат остается похожим на себя.
Артериус разворачивается, направляется к выходу из ангара, осматриваясь - похоже, это все, и путь к жилому комплексу чист.

>>читать дальше<<

(в "Существа изначального света")

Гелион:

…Гелион резко вырвался из десятка чудесных миров, принимая на себя облик сияющего Существа и снова возвращаясь в ставший тесным схрон. Свет был в нем, но он больше не был в свете, что означало только одно:  его миссия еще не закончена.
Напряжение, повисшее в воздухе, казалось, трещало невидимыми разрядами. Гелион смотрел на людей сверху, как божество и высший разум созерцает существование тех, кто бессмысленно суетится внизу. Он показал им ответы на все их вопросы, и получил в ответ только страх и неприязнь — могли ли они вообще дать что-то, кроме этого? Люди хотели выбраться с планеты-смерти и в то же время были полны решимости отказаться от его помощи при первой на то возможности — темные и отвыкшие от света, пещерные жители, у которых даже холодные блики на стали вызывают озноб и учащенное сердцебиение — попробуй побаловаться этим во время очередного долгого дня, и можешь получить пулю в лоб за отвратительное чувство юмора.
Он когда-то тоже был таким? Он не помнил этого точно; самосознание Гелиона-человека теперь было подобно насекомому, застывшему в янтаре. Он использовал его как временное вместилище, но больше не был им в прямом смысле этого слова.
Он чувствовал и видел глубже, чем кто-либо другой.

Только теперь Гелион узнал, сколько здесь мертвых  — окутанные тусклым и подрагивающим серебристым ореолом тени с человеческими очертаниями тянулись к свету,  как ночные бабочки с опаленными крыльями упорно роятся вокруг изжелта-красных языков пламени. Их невесомые ладони касались отблесков и проходили сквозь них легко и свободно — каждый раз призраки надрывно смеялись, с клокочущей яростью запрокидывая головы и заламывая едва различимые руки.  Неудача не останавливала их: один подбирался к Нарамире, беспорядочно водя руками над ее головой в надежде собрать оставшиеся сияющие крупицы, другой вился вокруг азари и ее собеседника, пытаясь вытянуть из них весь имеющийся свет. Страшные и изголодавшиеся не-люди, которым нет покоя… живые, разумеется, не могли этого видеть, но тем не менее Гелион отогнал их — чертов легион был здесь все пять безумных лет, совсем рядом с ними, и только ширился в своих размерах.
Ибо каждый труп — в пыли, а антаресское серебро бесконечно и пропиталось кровью насквозь.
Они не оставили друг друга даже после смерти, а Гелион-человек во многом непростительно ошибался: кажется, слово «мы» в отношении потерпевших крушение все-таки существовало.
Теперь все стало иначе.
Призраки, которых он потревожил, неожиданно оказались совсем близко и воззрились на него с недоумением; скоро их стало несколько, потом — еще больше, и вот уже десятки, сотни погибших смотрели на него вязкой темнотой из пустых глазниц. Они cгорели, понял Гелион, и теперь дотлевают в невыносимых муках; они ушли в свет и не смогли его найти, они — убитые фантомами или те самые безумцы, которые изначально верили в их божественную сущность. Свет всегда с готовностью принимает такие дары; он ненасытен, пожирает души и сжигает тела, и, тем не менее, не спешит отдавать что-то взамен. Гелиону, который когда-то был человеком, воздалось по заслугам. Впитав в себя чужую боль и не поступившись собственными принципами даже под страхом смерти, он стал идеальным сосудом для Существа, и именно он нес теперь истинное чистое сияние сквозь вечный мрак — словно светоч в своих слабых тонкокостных пальцах.
Мертвые понимали это лучше живых.
Они приближались; их руки из осыпающегося призрачного пепла теперь тянулись только к нему, норовя прикоснуться к невыносимому сиянию, и тут же одергивались — этот свет был теплым, для кого-то почти горячим и обжигающим, но не до боли и глубоких ожогов. Исцеляющий и умиротворяющий, лишенный опасности и мягко разливающийся где-то глубоко внутри... таким он не был для них уже давно. Тени волновались и шумели: их слабые голоса дребезжали, как плохо натянутые струны, и в них хорошо различалась только безнадежная мольба — «помоги нам».
Помоги нам. Помоги нам всем обрести покой, ты же можешь, ты-же-как-они…
Они ждали Существо, понял Гелион, которое проведет их.  Самые смирные и испуганные тени среди остальных именно те, которые погибли по его вине несколько часов назад — Гелион-человек так корил себя за эту ошибку,  и велика милость Существ, если они дают ему возможность искупить эту вину даже сейчас, когда самого его больше нет.
Он должен торопиться, пока призраки не разодрали его на мелкие светящиеся клочья от нетерпения — если он, разумеется, хочет спасти всех.
Гелион-человек хотел бы.
И потому погиб ради них, когда окунулся в Свет.

***

Существо шагнуло вперед.
Свечение, исходившее от него, сделалось невыносимо ярким — казалось, что оно полыхает серебристым огнем, и многие поспешили закрыть глаза, чтобы ненароком не потерять зрение. Все тщетно — свет быстро пробирался сквозь пальцы и веки, но не обжигал глаз  и лишь не позволял остаться в темноте даже на несколько секунд.  «Я отключу фантом», — приглушенно и тихо раздавалось в голове каждого,  — «Я отключу фантом и позволю вам покинуть планету». Кого-то передернуло; кто-то лязгал зубами от страха, кто-то, напротив, слушал с напряженным вниманием. Существо как будто бы не врало и давало слабую, едва живую надежду, однако оно же совсем недавно лишило их Гелиона — вернее, это был Гелион, но Гелион возвысившийся и потому абсолютно непохожий на себя прежнего.  Никто не был склонен доверять сомнительным светящимся личностям; но, тем не менее, голос в голове звучал слишком спокойно и твердо, чтобы его влияние не начало распространяться по толпе.
Существо направлялось к ближайшему фантому.
За ним потянулся хвост из живых, неуверенно шагающих следом в тени, и мертвых, стремящихся нагнать его и оторвать еще немного чарующего света. Именно в этот момент они оказались единым целым, одной ипостасью определенного желания, то самое «мы», и Существо во главе всей этой процессии — словно мессия, великий и справедливый. Оно вело их к спасению,  не чувствуя ни жалости, ни сострадания; это чувство Гелион унес с собой, Существо же делало то, что должно было сделать; однако какое-то незримое присутствие прошлого Гела казалось слишком явным — возможно, именно оно и помешало некоторым сбежать куда подальше, когда они приблизились на самое опасное расстояние.
Фантом разворачивался в их сторону.
Длинный шпиль отсвечивал чистым серебром, и Существо остановилось, запрокинув голову — когда-то так же ее запрокидывал Гелион, сидя в укрытии и думая — «чтоб ты рухнула, тварь проклятая», когда она заживо испепелила его друга. Существо не чувствовало его давней потери, зато четко ощущало пульсировавший в головах многих ужас — и, не оглядываясь, видело свой мертвый голодный легион. Фантом был готов выпустить очередной луч, но Существо знало: оно не позволит. Легион больше не пополнится ни одним человеком. Никогда.
Оно пришло сюда для того, чтобы фантомы больше не уничтожали органиков.
Существо протянуло руку, касаясь его,  — и все присутствующие как по команде закрыли глаза; когда, наконец, осмелились открыть, то увидели: фантом не выпустил луч, а Существо рассыпается мерцающим сероватым пеплом.
«Вы спасены», — раздавалось в головах почти неслышно. — «Ваш путь свободен».
Повисшая тишина казалась невероятной.
Пепел, легкий и невесомый, медленно оседал на землю и вскоре перестал отличаться от серебряного песка. Его было слишком много — казалось, что на притихшую толпу падал потемневший снег, и среди них то и дело мелькали выцветающие силуэты теней. Они шли за истинным сиянием; Существо уходило в вечный свет, унося с собой все желания Гелиона, все его цели и мечты, все то, к чему он зачастую неосознанно стремился — и его жертва не была напрасной.

Гелион любил их всех бесконечно.
В конечном итоге, он решил подарить им рассвет.

>>адрес поста<<

(в "Synthesis of technologies")

Тейн был наслышан о репортаже Калиссы, и, хоть он и был несколько спутанным и не до конца точным, это открытие внушало определённые надежды. Дрелл радовался тому, что в этот трудный час, когда Жнецы наступают по всем фронтам, все разумные существа этой галактики хватаются за все возможные соломинки, чтобы иметь хоть призрачный шанс на спасение. Криос не хотел уходить из жизни сейчас и таким образом. Его наследие, его сын, был в опасности, как никогда раньше. И, если уж он и должен что-то сделать правильно, так это защитить его и помочь другим преодолеть этот кошмар, насколько это было в скромных силах бывшего убийцы.
Дрелл прикрыл глаза. Руки на столе оставались неподвижными, а в мыслях максимально точно воспроизвелось одно из его воспоминаний… Последнее время именно оно чаще всего накрывало Тейна с головой. Оно же стало причиной того, что теперь и он так отчаянно цепляется за единственный шанс, что появился для него на горизонте.

>>читать дальше<<

(в "Наследие прошлой войны")

- Маневр уклонения! - только и успела она сказать, а точнее? выкрикнуть пилоту, прежде чем челнок ушёл в "штопор", предварительно словив ракету корпусом и одним двигателем.
Хелен потеряла равновесие и хорошенько приложилась всем телом об пол кабины. Ухватилась за какой-то поручень и сгруппировалась под сидения, пока челнок пикировал и старательно пытался уйти от ракет.
А где-то на краю системы ретранслятор, разгоняясь, выплюнул подкрепление сил Жнецов. Никому не стоило было забывать, что вся система Требия уже практически не принадлежит турианцам.
Силы Жнецов направились прямиком к развернувшейся борьбе у злосчастного Эссануса.
"Ничей голос не отзовётся радостью…"
Корабли, несущие в себе саму Смерть, ворвались в самую гущу боя. Разрезая истребители Альянса багровым лучом ужаса.

>>читать дальше<<

(в "We are the resistance. Линия 1")

Омни-тулу, в отличии от снайпера, не нужно видеть своего противника, так что дымовая завеса была не помехой тому, чтобы найти сигнатуры чужого оружия и выпустить в них импульс, который моментально вывел из строя систему охлаждения. Пока церберовцы разбирались с проблемой, Шивонн закинула винтовку на плечо и подтянулась на железной балке, перебираясь на другую позицию, левее той, что занимала прежде. Отсюда было видно немного лучше – через серую пелену она разглядела смутные контуры церберовца, тут же сняв его выстрелом.
Под потолок, беспрестанно вопя, взмыл штурмовик, подхваченный голубым пламенем биотики. Церберовец болтался в воздухе вниз головой, но попасть в него никто не мог – отвлекались на остальной отряд. Ши выстрелила, и покойник повис на балке, самым правильным образом воздействуя на боевой дух обеих сторон конфликта.

>>читать дальше<<

(в "О чем молчит серебро")

Амалии Френцель понадобилась четверть часа — ровно минута в минуту — чтобы определиться, что делать с входящим звонком от Призрака.
Сначала доктор с железным спокойствием игнорировала его, мелкими глотками отпивая из чашки горячий кофе и флегматично просматривая сводки утренних новостей. Перерывы в работе у нее случались редко — короткие и всего пару раз за весь день, и тратить их стоило скорее на восполнение биологических потребностей, нежели на беседы с сомнительными личностями. Тем не менее, тактика «никого дома нет, не было и не будет» казалась Амалии приемлемой ровно до тех пор, пока звук вызова не стал надрывно и назойливо отдаваться в ушах. Призрак настаивал. И даже тот факт, что женщина может быть по уши занята работой, его не останавливал… Доктор недовольно хмыкнула, отставила чашку и, хмуря тонкие брови, задумалась; все-таки новоиспеченное начальство своим вниманием и пустяками не докучало — факт, а это значит… определенно, что-то значит.   
Она пожала плечами, одним махом допила кофе и направилась в переговорочную, невольно подмечая, что преодолевает расстояние в полтора раза большим количеством шагов, чем могла бы — маленькое эгоистичное удовольствие, которое больше пошло бы двадцатилетней девочке, но ситуация казалась Френцель оправдывающей.

>>читать дальше<<